Узнав, что имеет дело с бывшим ангелом на побегушках, переметнувшимся на сторону врага, епископ даже рассмеялся в предвкушении скорого накрытия медным тазом всего сатанинского гнезда им лично, и охотно дал себя увезти в «Украину». В ресторане которого, его ждала Эсмеральда. Азаил усадил епископа, предложил каждому по карте вин и исчез.

Эсмеральда приветливо улыбнулась, епископ нервно сглотнул комок, подступивший к горлу, открыл рот, и… замер. Улыбка приезжей красавицы не только выбила из головы все заготовленные фразы, но и самым диковинным образом подействовала на него. Разглядывая Эсмеральду, он теперь никак не мог разглядеть в ней и следа нечистой силы, хотя выявлять ее среди своих прихожан был великий мастер. Когда же он заговорил, то с удивлением заметил, что речь его пошла совсем о другом: он советовал своей собеседнице выбрать цинандали и, вместо сомелье, ручался за неповторимый вкус вина.

Эсмеральда слушала его, улыбалась, кивала головой, взмахивала длинными густыми ресницами, поводила плечами и доверчиво наклонялась вперед, чтобы дать короткий ответ. Епископ был вынужден сильно превысить норму выпиваемого алкоголя – до полбутылки за один прием. И только затем распрощался с Эсмеральдой, на ватных ногах покинул ресторан, чувствуя, как вместе с оставляемой девушкой из него выходит жизненная сила. Он помедлил в дверях, еще раз обернулся, попытался улыбнуться в ответ, но тщетно, лицо превратилось в маску.

Вернувшись, он попытался запретить себе встречаться с Эсмеральдой, напомнив о судьбе обездушенного директора, обратился к хорошо знакомому архиерею с просьбой о вспомоществовании. Весь следующий день он провел в молитвах, перебирании четок, и чтении труда Боэция «Утешение философией». Не помогло: на другой день он был в «Украине» и говорил о каких-то пустяках, вглядываясь в милое лицо и вслушиваясь в бархатистый голос. И более всего боялся, что Эсмеральде прискучит его пресная болтовня, она выйдет из-за стола и уйдет, а он….

Это было ужасно, это было кощунственно. Сама мысль тиранила его сущность. Но после недели томления, после визитов в ресторан через день – каждый последующий он проводил то за Фомой Аквинским, то за Тертуллианом, то за Аврелием Августином – сломленный одним видом чужеземки дух епископа, прежде ждавший легкой победы над врагом, ныне сдался ему окончательно. Он возжелал улыбчивую обольстительницу, чей образ непрестанно терроризировал его, являясь перед внутренним взором даже во время прочтения Франциска Ассизского, и возжелав, произнес ту самую роковую фразу, с коей начал свой гибельный путь директор. И почувствовал явившегося на зов Азаила, протягивающего стерильную булавку, перо и два экземпляра контракта.

«Торквемада по мне плачет», – пробормотал епископ. Подписав, он разрыдался, как ребенок, на плече Азаила. Демон по контракту утешал его, как умел, накапал валерьянки, однако действие это возымело обратное – едва почувствовав знакомый запах, епископ вспомнил директора, и возопил из последних сил: «убирайся вон!». Что последний сделал тут же, ведь ему тоже было нелегко – находиться в обители, покровительствуемой святым Семейством, от которого совсем недавно был отлучен.

В номер Эсмеральды Азаил вбежал вприпрыжку и с нескрываемым восторгом стал расписывать предстоящую встречу, одна мысль о которой ввергла Зайчук в транс. Провести ночь с влиятельным владельцем глянцевого журнала – это еще куда бы ни шло, но с лицом духовным, да еще в лице епископа, переводя на военный язык, в чине генерал-майора. Тем более, по линии съемок ей стали поступать очень заманчивые предложения, от которых Азаил небрежно отмахивался, намекая на увеличение предлагаемой суммы гонорара. С не меньшим удивлением смотрела она, как демон по контракту подмахивает все приходящие счета, даже не озаботившись количеством проставленных нулей перед запятой и лишь улыбаясь той же таинственной улыбкой, которой сам и научил Эсмеральду. Особенно, когда она вопрошала демона по контракту о способах погашения долга, улыбка Азаила была особенно таинственна и чарующа – и этим заставляла Эсмеральду умолкать.

А тут еще священник!

– В принципе не пойму, какой смысл, кроме греховного, может быть в епископе для моей карьеры. Или ты хочешь скандала? – недоумевала хозяйка люкса, нервно выхватывая из рук Азаила очередную розу, белую, и бросая оную в вазу, к остальным. К удивлению демона, она попала.

– Не поймешь, пока не поживешь здесь с мое, – ответил он, отводя взгляд от цветов. – Это ведь Третий Рим, а не твоя Тмутаракань. Для успешного карьерного роста в любом деле, непременно требуется покровительство духовного лица, и чем это лицо…

– Толще, – язвительно заметила Эсмеральда, вспоминая епископа.

– Чем значительней, тем лучше. Как в плане светском, ведь нынче без присутствия духовного лица ни одно дело не начинается, так и поминая о горних материях. Подобное покровительство, через моления залученного в твои тенета епископа, выводит нас на помощь того или иного святого. В данном случае, покровителю карьерного роста.

– Назови хотя бы одного такого.

– Симеон Столпник, вознесшийся над толпою, и со столпа своего долгие годы раздававший благословения, – не задержался с ответом Азаил. В райской жизни он одно время работал в архиве, а потому знал всякого святого покровителя назубок. Крыть Эсмеральде оказалось нечем.

– Но зачем же обязательно доводить дело с епископом до крайности? Да и святой вряд ли услышит падшего епископа, – Азаил даже головой покачал над ее неосведомленностью.

– Их дело. Нам главное, под покровительство епископа попасть. А что до крайности – так куда же вы, сударыня, денетесь без этого в Третьем Риме? Может, вы знаете такую работу, чтобы начальник продвигал по службе за красивые глаза или особое рвение, и при этом не хватал за мягкое место или не устраивал «полежалки» после работы? Нет, конечно, можно устроиться и так… в ДЭЗ, скажем, или на дровяной склад, но ведь нас это не устраивает. Нам ведь красоту надо проявить. И через нее кормиться. И хорошо кормиться. На тебя заказы сейчас идут огромные, сама видела, но я всем отказываю, потому, как знаю, стоит только повременить, будут еще лучше. Путь твой, изначально предполагает пробивание стен обнаженными телесами – и на сколько их хватит при такой жизни – зависит от твоей расчетливости и хорошей скупости, – на этой эффектной ноте и завершил свою речь Азаил.

Эсмеральда вновь сдалась безукоризненной логике демона, ответившего речью на все невысказанные вопросы. И это обстоятельство преизрядно ее смутило. Как многое в своем покровителе смущало и прежде. Вообще же, госпожа Зайчук, хотя и уже не представляла дальнейшего обустройства судьбы без Азаила, стала его побаиваться. А больше всего ее пугала сама сложность игры, в которую играл с сильными мира сего Азаил, и к которой она никак не могла подступиться со своей мерой, – лишь с той, что предлагал ей хитрый демон. Она понимала, что знает далеко не все об этой игре, и что сама играет в ней какую-то роль, – не совсем ту, о коей рассказывает Азаил. Но какова истинная роль Эсмеральды – в этом ей только предстояло разобраться.

И разобраться она решила уже после визита епископа. Благо, Азаил помчался доставлять его в люкс «Украины». Когда к Даниловскому монастырю подъехал серебристый «бентли» епископ покорно поднялся и вышел из трапезной – было время ужина, – оставив братию недоумевать по поводу столь позднего визита, по пути бросив загадочную фразу: «Теперь только в „сундуке“ мне и служить».